Цитата №1. Диалог между главным героем романа, реально существовавшим человеком Баурджаном Момыш-Улы (старшим лейтенантом в дни битвы под Москвой) и автором романа:
- Знаете ли вы, что такое любовь?
- Знаю.
- До войны я тоже считал, что знаю. Я любил женщину, я испытал страсть, но это ничто в сравнении с любовью, которая возникает в бою. На войне, в бою, рождается самая сильная любовь и самая сильная ненависть, о которой люди, этого не пережившие, не имеют представления.
Цитата №2. Здесь описывается эпизод, когда командир батальона Момыш-Улы решил проверить своих еще не испытанных в бою бойцов на крепость духа и имитировал нападение фашистов. Важный для поста момент я выделил жирным.
Невдалеке я увидел поблескивающий вороненой сталью ствол пулемета, скрытого за аккуратно уложенным дерном. Там дежурил пулеметчик. В магазин была заправлена боевая лента.
- В порядке? - спросил я.
- Только нажать, товарищ комбат.
Я присел и, наведя ствол на зеркало реки, нажал. Пулемет, дрожа, заработал. Вынимая землю для укрытий, мы здесь еще не проводили стрельб; это была первая пальба, разнесшаяся над нашим рубежом. Кто-то выскочил из ямы.
- Тревога! - крикнул я. - В ружье!
И тотчас, как искаженное эхо, отдалось:
- Немцы!
Голос был странно приглушен, человек не выкрикнул, а скорее выдохнул это, словно немцы были уже рядом. В следующий момент кто-то побежал. За ним другие. Я не успел заметить, как это случилось. Все произошло мгновенно. Лес был недалеко, в полутораста - двухстах шагах. Бежали туда... Я поднялся на кучу глины и встал там, молча глядя вслед бежавшим. Рядом раздался яростный крик:
- Стой!
И затем - ругань.
Это выкрикнул появившийся откуда-то пулеметчик Блоха. Увидев меня, он кинулся ко мне, к пулемету. Меня пронзила острая, как игла, любовь. Ни одну женщину я не любил так, как бегущего ко мне пулеметчика Блоху.
Так вот. Последние события в Одессе - поджог Дома профсоюзов, крики правосеков «Падай!» тем, кто пытался спастись – это, конечно, переход Рубикона к гражданской войне на Украине и одновременно объявление войны российским народам (я намеренно избегаю термина «русским», поскольку Россия по-прежнему остается многонациональным государством). Те, кто сидит в офисах или собирается в турпоездку, знайте: это и вам кричали «Падай», это и вас, отсутствовавших в Доме профсоюзов, сжигали заживо. Отныне мы живем в ситуации объявленной войны, еще не пришедшей, но медленно и неумолимо идущей в тихие и уютные офисы МКАДной Москвы, в неустроенные и живущие своей далекой жизнью пяти- и трехэтажек «ЗаМкадья». И это надвигающаяся звериная опасность войны одновременно очищает и наполняет новым содержанием старые и такие, казалось бы, замусоленные и опошленные понятия, как любовь, дружба, верность и так далее.
И далее я хотел бы признаться в любви, в любви ко многим людям, которые уже стоят и уже воюют на Юго-Востоке Украины – на нашей стороне надвигаюшейся войны. Я признаюсь в любви в том высоком смысле, в котором любил Момыш-Улы своего верного солдата, не предавшего в минуту опасности и страха. Я признаюсь в любви к тем жителям Славянска, которые спасали пилота вертолета, расстрелявшего город. Я признаюсь в любви к той женщине, которая хлестала цветами милиционеров и омоновцев Одессы, не вставших на защиту своего народа. Я признаюсь в любви ко всем мужественным людям Юго-Востока, вставшим в ополчение и защищающим не себя, нет, но свой народ. Именно они показали, что здесь не просто существует статистическое население, популяция людей, объединенных географически, но живет Народ, обладающий духом, объединенный единым чувством достоинства и имеющий право на привилегию именоваться таковым.
Также я признаюсь в ненависти к тем, кто развязал эту бойню, кто хоть как-то косвенно причастен к геноциду Юго-Востока.
И никто, уже никто не сможет у меня отнять ни этого чувства любви, ни чувства ненависти. Опошлить, надругаться, обсмеять – могут, но отнять – нет.
Journal information